Сергей ПРОХОРОВ

ОВСЯНКА. ОКТЯБРЬ. 1989 год

   У самого виска, уже изрядно стёртой памяти, как назойливая муха жужжит и жужжит ядрёная, разухабистая частушка:
 По дороге шла и пела
 Баба здоровенная.
 Ж… за угол задела –
 Заревела бедная.
    Я пытаюсь отогнать это надоедливое жужжание и, невольно, как будто действительно хочу отогнать муху, машинально машу у виска рукой…
    Поместив в первом номере журнала "Истоков” фотоматериал " Один день с Астафьевым”, я вот уже целый месяц пытаюсь хотя бы визуально восстановить в памяти картину двух коротких дней, проведённых около (теперь уже великого) русского писателя. Силюсь вспомнить, а не могу. 18 лет прошло. Какие-то обрывки встреч, разговоров, смытые уже в памяти лица, как остатки на полу клочков разорванной и брошенной в мусорную корзину когда-то цельной рукописи. И только эта неприличная частушка независимая ни от кого: ни от времени, ни от цензуры, ни от осуждения благовоспитанных советских дам, звучит привольно, как "…степь да степь кругом…”.
   Нет, видно не зря она так впилась в память, не зря. Это же штрих образа жизни самого писателя, который и говорил, и писал, и пел, как было на самом деле, а не как требовалось по тогдашней идеологии, как кому-то хотелось. Видимо эта, порой обнаженная до неприличия правда о нашей хвалёной советской жизни, да преподнесённая к тому же великим мастером литературного слова, и тянула людей к Виктору Петровичу. Тянуло всех, кто читал его удивительно жизненные книги. Всех - от простого слесаря, рыбака, до президентов. А творческих людей - писателей, художников, актёров особенно. 
    Вот и в тот день – 6 октября 1989 года группа гостей - литераторов из Москвы, Новосибирска, Томска, Барнаула, Бийска, Иркутска, Читы ехали в Овсянку – родину Астафьева. В автобусе, который вёз нас мимо мелькающих по обеим сторонам осенних пейзажей, было шумно. Кто-то обсуждал вчерашний благотворительный вечер "Памяти Шукшина” в Большом концертном зале, кто-то кому-то читал свои стихи. Временами врубалась в автобусный шум-гам магнитофонная песня про "Катунь”- речку детства Василия Макаровича на слова алтайского поэта с Белокурихи Виктора Ащеулова. Он сидел со мной рядом и объяснял мне, как дорого - в две тысячи рублей - обошлась ему запись этой песни.Но был очень доволен и собой и песней, которую слушал уже, наверное, в сотый раз. С удовольствием слушал еёи я, и под мажорное звучание хора, исполняющего песню, тоже вспоминал вчерашний вечер в Большом концертном зале.

    Народу в зале было битком. К сожалению, он не мог вместить всех желающих – настолько интересен был красноярцам этот благотворительный вечер. Интересен, в первую очередь ,темой: "Россия! Русь! Храни себя, храни”, чего уже давно не хватало им…, всем нам, оглушенным эстрадными "супер” шоу, не хватало духовного общения, настоящего литературного слова. Концерт начался с документального фильма красноярского кинорежиссёра Владимира Кузнецова "Русский узел”. Я уже смотрел его раньше, и он меня потряс необычным ракурсом осмысления национальной российской трагедии, забытым русским колоритом и удивительным, не слышанным мною раньше такой высокой красоты звучанием русских гуслей. А играл гусляр как Бог, и игра эта уносила куда-то высоко-высоко, очищая от всего, что томило и отяжеляло её. И вот на сцену поднимается группа писателей во главе с Виктором Петровичем Астафьевым. Сегодня он впервые надел звезду Героя Социалистического Труда, но, как мне показалось, испытывал при этом не гордость, а скорее стеснение… Писатели читали свои произведения, делились со зрителями своими планами, вспоминали добрым словом Василия Макаровича Шукшина. 
    По счастливой случайности на этой сцене среди писателей оказался и я. Где-то и гордость распирала, но больше страх, потому, что и мне предстояло впервые в жизни в таком переполненном зале (около двух тысяч зрителей), а, главное, перед самим Виктором Петровичем читать свои стихи. Ноги были ватными, когда делал несколько шагов к микрофону. Голос сорвался при первом же слове. Я и сейчас, по прошествию стольких лет, не могу представить, как сумел тогда преодолеть этот секундный страх, сковавший мне горло, но вдруг голос вырвался из оков страха, зазвенел и я почувствовал, как открылась моя душа перед залом, и зал, казалось, понял меня…

   А потом звучал объединённый церковный хор Покровского и Троицкого храмов. И уже за кулисами сцены Виктор Петрович, как бы мимоходом коснувшись моего плеча, сказал: "Серёжу надо крестить…”. Это он, видимо, о строках моего прочитанного стихотворения : "И я свой крест с рожденья не крещённый по всей Руси с надеждой пронесу…”. Легонько так коснулся , а я то прикосновение до сих пор помню. Тогда я ещё не осознавал, какую удачу послала мне судьба, и не понимал в полной мере желания большинства литераторов попасться на глаза Астафьеву. Поэт из Томска Михаил Андреев всю дорогу просил меня (я один из немногих был с фотоаппаратом) запечатлеть его непременно на плёнке рядом с Виктором Петровичем, что я и сделал. И вообще, мы много фотографировались, когда останавливались по пути в Овсянку в самых интересных местах: на фоне знаменитых красноярских столбов, любуясь их затейливыми контурами, на смотровой площадке, откуда открывалась захватывающая панорама Красноярского моря и ГЭС. Так вот с разговорами, песнями, любованием красотой сибирской осени незаметно докатили до конечной остановки нашего маршрута.
 Овсянка. Обычная, как и большинство деревень красноярского края. Не будь здесь усадьбы Астафьева, была бы равной среди бесчисленного множества Ивановок, Николаевок, Малиновок...
   Покопавшись немного с замком, Виктор Петрович гостеприимно распахивает ворота своей усадьбы. Ограда выстлана деревянным настилом. Внутри её, у входа в избу, аккуратно сложенная поленница дров, слева – беседка. Внутри дома все по-простому, по-деревенски: русская печь, стол у окна, на полу самотканые дорожки. Неприхотлив и кабинет писателя: книжный шкаф, рабочий стол, кресло.К месту вспомнились строки украинского поэта Миколы Негоды:
  На енисейском берегу отлогом
  Бревенчатых домов неровных строй.
  После скитаний по чужим дорогам
  Сюда приходит Мастер, как домой.
  В свою Сибирь, в своё село родное,
  К дымящим росам, к зорям золотым,
  В закуток свой – приделец за стеною,
  Скрывающий от мира суеты.
  Здесь он за стол садиться спозаранку,
  Чтобы трудиться до заката дня.
  Крестьянскую отцовскую Овсянку
  Он в жизни ни на что не променял.
  И если непокой вас кружит слишком,
  Задумайтесь, на миг, умерив прыть:
  Он там, в Овсянке. Он сидит и пишет.
  Не помешайте Мастеру творить.
  Ознакомившись с сельским укладом жизни писателя, в котором он проводит значительную часть своего времени, идём в духовный центр Овсянки – астафьевскую библиотеку. На тот период, да, пожалуй, и сейчас это главная достопримечательность деревни, созданная на личные средства писателя. Такому книжному храму может позавидовать ни одна городская библиотека. И каждый из литераторов, пришедших в тот день сюда, нашел на книжных полках своё творение.
   А впереди нас ждал ещё пирог дружбы. Но прежде, чем отправиться туда, Виктор Петрович пригласил всех почтить память предков на местном кладбище, где покоились и его родственники, его, рано ушедшая из жизни дочь Ирина.
Как к алтарю в храме, троекратно крестясь, подходит писатель к заветным оградкам, поправляет венки, поливает из прихваченной из дому канистры цветы на холмике могилы. Скупо, но тепло и уважительно рассказывает о тех, кто покоится здесь:
   -Тут вот дедушка с бабушкой лежат, здесь дочь Ирина… Все мы смертны на этой земле. Скоро, наверно уж, и я уйду. Вот и место себе рядом с доченькой любимой приготовил…
   Большая железная узорной ковки ограда наводила на грустные мысли о бренности нашей жизни. Но скоро эти мысли улетучились, как только мы вывалили из автобуса и, разминая затёкшие от сидения суставы, увидели радушное, приветливое лицо хозяйки дома, где нас ждал загадочный пирог дружбы. Дарья Ивановна, настоящая русская красавица, жена писателя Анатолия Ларионовича Буйлова, радостно улыбаясь, пригласила нас в дом откушать что Бог послал.
   Домик маленький, дачный. За столом, щедро уставленным дарами огорода и леса, все уместиться не смогли, кому-то пришлось лезть на чердак, который завсегдатаи этого гостеприимного дома в шутку прозвали гостиничными "номерами” и довольствоваться объедками с "барского” стола.
   Мне повезло. Я оказался на лавке у жарко натопленной печки. И хоть было очень тесно, не повернуться, я чувствовал себя превосходно. А, главное, почти напротив меня, чуть-чуть наискосок, сидел раскрасневший от тепла и выпитой первой стопки коньяка сам Астафьев. И вступительный тост его за столом мне понравился. Все ожидали от него высоких, торжественных слов, а он сказал по мужицки просто, как частушку в автобусе про бабу спел:
   -Ну, будьте здоровы! Предохраняйтесь от спида и живите долго!
    Выпил два стакана с небольшим перерывом на закуску, опрокинул его вверх дном, сказав, как отрезав:
    -Всё, норма!
    Возвращались весело, с песнями. Вместе со всеми пел и Виктор Петрович. А я слушал и думал: И внешностью, и разговором вроде мужик мужиком, а как пишет, как умеет в своих творениях, создаваемых в простой крестьянской избе за обычным письменным столом, раскрыть человеческую душу, показать характер, тонко, как самый чувственный лирик описать окружающую героя природу! И впрямь всё талантливое, гениальное, наверно, просто? А может это просто-напросто - Астафьев Виктор Петрович – человек в единственном лице и проводить здесь сравнения, аналогии просто нет смысла.

Виктор Петрович Астафьев на своей усадьбе в Овсянке. 

Астафьев с группой писателей

Фото автора. Овсянка. Октябрь 1989 год

Мы чествуем В.П.Астафьева с "Золотой звездой" Героя Соцтруда. Я второй слева.